Красноярские Столбы
СкалыЛюдиЗаповедникСпортСобытияМатериалыОбщениеEnglish

Петр Драгунов. Ветер душ

2.

Шествуем по улицам, дополна запруженным весенним Зеленым базаром. Снуют покупатели, призывно, деланно ласково вещают продавцы. Пахнет шашлыками, чебуреками, первой волной зелени с типовых прилавков.

Гомон шапкой повис в и без того плотном воздухе. Кто-то торопится и судорожно глотает. Кто-то лениво дожевывает кусочки ароматного, пропитанного саксаульным дымом бараньего мяса, запивая пивом или газировкой. И над торговым действом, сверху, еще выше парят задиристые трели грамзаписи. А то еще шоколадом дохнет с недалекой кондитерской фабрики. Тут такое споешь.

Солнце слепит вовсю. Я топаю вниз к автовокзалу широким шагом с прихлопыванием подошвами ботинок об асфальт. Мы спешим, автобусы не любят опоздавших.

Непривычно шагать под рюкзаком. Задеваешь прохожих заплечным горбиком, они оборачиваются. Успеваю скользить взглядом по непрерывным рядам стеклянных киосков. Что только здесь не продают и не покупают. А еще чинят сапоги, часы, гравируют и паяют вполне недорого.

Мы прошли базар и это его не государственные останки. Здесь много цыган, чеченцев, ингушей и прочих подобных. Стоят возле национальной гордости - вазов-шестерок и в очередной раз смахивают пыль с шоколадно-лакированных боков. Их мир - купля-продажа, а мы так – атрибутика, чудаки без денег. Купил пачку «Стюардессы», на природе пригодится.

Вот и автовокзал. Отсюда отъезжают продавцы - огородники после многотрудного торгового дня. Сутолока еще та. Когда-то здание Автовокзала было белым, но сейчас... Теперь от дождей ему достались водяные орнаменты желтого и серого цвета а-ля Восток. Местами покрытие пообсыпалось, обнажив черный, пузырящийся на солнце гудрон.

Мы двинулись не к главному входу, а чуть правее, к высокой стелле - часам. Она сделана из литого бетона, украшенного штукатуркой в наплыв. С ее ближней стороны коротала ожидание смехом и разговорами небольшая компания из парней, девушек и даже мужчин.

- Новички? - утвердительно спросил у Олега невысокий, светловолосый детина.

Его лицо светилось уверенностью, даже самодовольством, но оставалось открытым и веселым. Он щурился, как все близорукие, не носящие очков. Но и это его нисколько не смущало.

- Так, колбасу взяли? – балагурил венценосно-напыщенный мужичек, - ну вот, опять никто. Я этому Никто памятник скоро поставлю. С колбасой каждый раз только он. А зовут меня Володя. И я ваш тренер. Так что слушать - прямо сюда. Поняли?

Я понял, но особой радости не испытал. Я же отдыхать еду. Да пошли вы все. Но странно, до чего они яркие, веселые. Что-то общее и правильное связывает их. Наполняет им одним ведомым значением. Предвкушением чего-то большего, какой-то единой цели.

Кажешься лишним среди улыбок, похлопываний по плечам, радостного оживления при виде вновь прибывших. Стоим с Лосевым в сторонке, потупив в землю глаза, а народ прибывает.

- Верунья! Какие люди! Фаиночка, заварку взяла? Ну ты молотуля! - не уставая, обволакивающе счастливо причитает наш "тренер".

И именно тогда захотелось разделить это. Быть небезразличным.

Кого-то ожидали, а он запаздывал. Наконец джентльменское время вышло, с каждого носа собрали по рубль десять, и мы поехали.

В окнах автобуса сквозит прохладный встречный ветер. Красные шторки высунулись в верхние окошечки и полощутся снаружи. Смесь света и тени до слез рябит в глазах. Солнце сквозь листву. Зелень деревьев яркая, сочная. Солнце еще не иссушило ее, а весна не позволила покрыться бледным налетом пыли из-под колес автомобилей. Глаза закрылись сами. Я прикорнул чуток.

Проснулся от жары. Солнечный зайчик давит на руку как из-под увеличительного стекла. Дремота лениво ломит тело. Затекли ноги, отсидел задницу. Пот течет прямо по позвоночнику, липкий, противный. Я потянулся и слегка въехал кулаком в Олега Лосева. Тот не проснулся, только прочмокал чего во сне.

Автобус несется по черной, раскаленной лаве асфальта. Она перечеркнула надвое бело-желтое, выжженное тело пустыни. Местами из песка, пыли и еще чего-то солнце слепило сияющие чернотой обсидиана оплавленные проплешины.

Травы не осталось. Ее время кончилось с апрелем. Сухие ржаво-зеленые обвертки жизни отделились от тела пустыни и перекати-полем шатались между барханами. Тонким шелестом осыпался сухой песок.

В пологую горку мотор ревел до предела надсадно. Стало еще жарче. Непроходимая, обнявшая мир теплота лезет под одежду, проникает в каждую пору. Почти все пассажиры спят. Азиатская сиеста. Рты открыты. Кое-кто храпит почище мотора. Бисеринки пота, словно гнезда насекомых, притулились на разнообразных лбах и загривках.

Но наш тренер не спит. Замерев на секунду, он смотрит мимо, будто вникуда. Я уже знаю, что его зовут Володя Горбунов. Он настоящий кандидат в мастера спорта по скалалазанию.

Будто уловив из пустоты важную и единственно верную мысль, Володя переключается и с жаром объясняет молодой, симпатичной девушке, куда надо ставить руки и ноги. На скале, конечно. Как это выглядит? Ей лет семнадцать. Заворожено смотрит ему прямо в рот и послушно кивает головой. Забавно. Володя почти смеется, а она почти плачет. Она напряжена. Почему? Я не слышу - мерный, тяжелый гул движения перекрывает звуки голосов.

Но вот переключили скорость. Мы выбрались на бугор. А впереди горизонт вспарывает узкая, быстро растущая, перенасыщенная небом вязкая голубизна. Словно женщина посреди пустыни. Вода, озеро-море Капчагай. Влага манит ярким, наманикюренным коготком мои губы к себе. Ох как жарко. Я хочу это.

Автобус зашевелился. Хлопают по плечу спящего соседа. Тот подбирает слюни. Приехали. Дорога кружит стальными каемками транспортной развязки. Эстакада.

Посреди пустыни, рядом с обширной чашей влаги, из песка вырос молодой, квадратно-панельный город. Тоже Капчагай. Чахлые, неокрепшие деревца карагача борются с неподатливой на жизнь почвой. А пятиэтажные каменные коробки домов борются с населением за выживание. Человек недавно пришел сюда.

Вот вруны, Капчагай здесь ни при чем. Ну Олег дает. Оказывается, нам еще добираться километров тридцать. Едем к реке Или. Это в сторону Баканаса. Народец разминает конечности, трется около кучи рюкзаков. Здоровые такие (рюкзаки), зеленые, удобные. Абалаковские называются.

Длинноногий, худой парень лет двадцати пяти - Сергей Квашнин идет в местную забегаловку за лепешками и лимонадом. Его горло прикрыто налетом черной, густой щетины. Внимательные глаза под низко посаженными, черными бровями. Тоже командир.

Дороговато, но хочется и того, и другого. Съестного и влаги, побольше, побольше! А буфет похож на помойку. Здесь цедят пиво из засиженных мухами кружек. Небритые мужики цепляют презрительными взглядами. Мы - дураки под рюкзаками.

Песок раскален так, что прожигает сквозь кеды и носки. Ноги по щиколотку уходят в дышащую жаром, белую массу. За борт обуви набиваются сухие колючки. Они мелкие и острые как рыболовные крючки. Приходится останавливаться и отсекать наживку пальцами. Пренеприятно волочить ноги за собственной тушей.

Шлепаем в сторону заправки. Недалеко, метров пятьсот-шестьсот от местного автовокзала. Дальше будет хуже! - радостно, наперебой сообщают важные старички. Похоже, ребята тащатся от того, что будет. А я не очень. Дорогу говорят, продолжим автостопом. Незнакомо. Я так еще не ездил. И какой дурак возьмет нас за просто так?

Замазанными пальцами водители теребят путевки и комкают талоны на бензин. Вечно спешащие, они отрицательно мотают головой в сторону надоедливых просителей. С отъездом проблемы, но обстоятельства нисколько не смущают моих спутников. Они задорно снуют между машинами, разыскивая сочувствующих.

Наши девушки с рюкзаками сидят под навесом мастерской по ремонту покрышек. Мужская компания зовет их тетками. Подумаешь, бабушки какие, по шестнадцать и чуть более лет. Но так их величать и придется, из всех не выпадешь.

Несмотря на то, что мы подпрыгиваем, а они сидят, тетки уезжают первыми. Их берет на борт новенький фургон-головастик. Но мужики тоже не промах. Бегу с рюкзаком наперегонки и с маху вваливаюсь в пустой кузов грузового ЗИЛа.

Ветер отчаянно треплет волосы, щурит глаза. Но в кузове удобнее, чем в автобусных креслах. Уселись мягко, не жарко к тому же. Проезжаем Капчагайскую ГЭС. С моста через реку Или хорошо видно серое, строгое здание. Тут из моря рождается река да и вертит турбины.

Машина гудит на новом подъеме. Поворот черной ленты в сторону Баканаса. Вот уже и не видно нашего рукотворного моря. Еще подъем. Я впитываю кожей восхитительное зрелище. Аж мурашки.

Над жарким маревом уходящей за горизонт пустыни перегретыми потоками от земли к небу колышется воздух, делая сущее нереальным. Там, в заоблачной бирюзе, медленно плывут белоснежные, гигантские конуса гор Заилийского Алатау.

Будто айсберги, решившие пересечь пустыню, вереницей пространства, вершины тянутся по задворкам горизонта. Только что я был там, у подножия горного храма. И спустя миг жизни я здесь - в другом, оторванном от прошлого, жарком, пологом мире.

Забарабанили ладонями по гулкому железу кабины нетерпеливые. Тетки стоят у обочины, улыбаются и призывно машут руками. Вокруг них ровная как стол, выжженная зноем желтая равнина. Горьковатый запах перекати-поля, горячей, пыльной земли, смешанный с чуть слышным привкусом плавящегося асфальта. Машина тронулась, легко покатилась по пологой нитке дороги. Вот она уже лишь черная точка в мягком, колышущемся мареве далека.

- Вон, видишь Кер-Булак, - говорит Маликов, разворачивая мой взгляд направо, - случай, один потеряешься, так топай на него. Может, выживешь.

Маленький магазинчик, слепленный из стекла и серых бетонных панелей. На покрытой битумом крыше труба метра два высотой, да полукругом стоящая вывеска из пляшущих букв. Немного скошенного забора, строительный мусор, больше ничего. Карточно-опереточное жилстроение на фоне бескрайнего, пустынного горизонта.

- А сейчас куда?

- Видишь, налево от дороги линия высоковольтных опор? Между пятой и шестой.

- Чего-чего ?

- Правим между пятой и шестой, от первой левой видимой.

Мы раздеваемся до плавок и двигаем между пятой и шестой. Жар уже спал. Огромный, кроваво- красный диск солнца колышется прямо по курсу, в такт противовесу рюкзаков. Ноги холодит свежий, чуть слышный ветерок.

Оглядываюсь. Домик с радугой из букв то скрывается, то появляется как последний ориентир возвращения. Тонкие спицы опор растут почти неощутимо. Все время кажется, что они ближе, чем на самом деле. Но идти довольно приятно. Ровно, мерно, без особого напряжения ноги размеряют пространство шагами, и оно меняется.

Пустыня похожа на море с застывшими, пологими буграми исполинских волн. Слева направо ползет солнце, и тени вкрадчиво нарастают на барханы. Мы проходим между пятой и шестой опорой, давно устав ждать столь торжественного момента. Телепаемся мимо остатков кошары - жалкого жилья для баранов и шлепаем, шлепаем ступнями о непрекращающийся путь.

Оказывается, мы шагаем слишком бодро для моего хлипкого тела, и я давно устал. Рюкзак оттянул, стер плечи и немилосердно лупит под зад. Даже хребет болит. А затекшие, непривычные к ходьбе ноги пора менять на костыли.

Мне говорят - не ной. Они вспоминают свой поход сюда на восьмое марта. Тогда на земле лежал снег, а под ним по щиколотку ледяной воды. Здесь вода? Я не верю. Здесь не бывает воды. А они вспоминают, как было плохо, и им весело.

- Помнишь как ты провалился в речку под снегом по самые..., - говорит один и смеется.

- Помню, - говорит другой и улыбается в ответ.

Нас догоняют опоздавшие на автобус. Это Гриша. Годов ему к тридцати, и ведет себя дядя достаточно независимо. Они с женой утверждают, что мы выбрали неправильное направление и идут чуть в стороне от прочей компании.

Споры о правильном направлении, самой близкой дороге не прекращаются не на минуту. У каждого личные ориентиры, а может их и нет вовсе. Я вот не ощущаю. Наши ноги не нуждаются в специальной колее. Дорог великое множество. Вытянувшись в линейку, мы шагаем каждый своей. Здесь важно лишь направление. А впереди блюдцем маячит пупырь со срезанной макушкой. Идем на него. Это с непререкаемым авторитетом решает Володя.

Выбираемся на очередной, пологий бугор. Природа разом щедрится на краски. Равнина обрывается, распахнутая вниз крутым каменистым спуском. Там, в тенистом огромном провале, призывно блестя голубизной, тянется река Или.

Она совершенно спокойна в медленном, неспешном движении. Ее изгибы уходят в немыслимую даль, теряются за горизонтом. Ее окаймляют зеленые чащи кустарника, травы, да стайки редких, небольших деревьев. Внизу много скал. Они причудливы, закруглены фигурами и фигурками великанов из сказок, неведомых духов прошлого.

Ноги идут сами, смешно зависая в воздухе. Появляется тропа. Она усеяна плоской галькой, наступив на которую, легко прокатиться в тартарары. Иногда бредем по мелкой осыпи, а та двигается вместе с нами и шипит будто гадюка. Под конец лезем прямо по скалам. Они похожи на стертые в веках ступени, но, слава Богу, пологи и не так велики.

Над нами, новичками, смеются, показывают как ставить ноги, чтобы они не ползли. Но это не трогает меня. Мы почти у цели, и наконец-то можно отдохнуть. Но оказывается, заботы только начинаются. Ставим палатки, натягиваем и разглаживаем их непокорные бока. Я в палатке с двумя Олегами. Нами, новичками, командует кто попало - "принеси, подай, унеси".

- Продукты в холодильник, - указывают мне на глубокую яму под камнем.

- А не стибрят ?

- Да кто тут...?!

Непривычно.

Приятная пора - сумерки. Они здесь долгие, не то что в предгорьях. Там раз и закончились. А тут от захода солнца до темноты порядочный промежуток времени. Здорово шастать в прозрачно чистом и теплом воздухе. Он обволакивает, обнимает тело. Ох как не хочется чего-нибудь надевать. Скорей бы смыть с себя пот.

- Кто за водой? - спрашивает Володя.

Конечно, я. Мы собираем котелки и с двумя Олегами двигаемся к реке. Остальные мужики заняты работой. Никто не сидит на месте. Походники развивают кипучую деятельность по обустройству территории. Мужики правят стол, сложенный из каменных плит такой величины, что сами строители смотрятся пигмеями.

Почти стемнело. Место, где находится наша стоянка, называют Гавань. Похоже. Слева скала огромная, величавая - называется Броненосец.

- Основной массив со стороны реки, но мы будем лазать в Гавани, - важно сообщает Маликов, - по Основному старички лазают.

Олег в секции целых два месяца, и я смотрю на него с уважением. Остальные сотоварищи - осенний набор прошлого года. Юра Горбунов - младший брат тренера, быстрый хваткий, говорливый. А вот Гриша вообще особый. Он КМС так же, как и Володя. А мы? Мы б/р - то бишь, безразрядники и новички к тому же.

В сумерках река блестит белым. В ней отражается светлая полоска западного неба. У берега свежо и насыщенно пахнет речным илом, мокрой зеленью. На той стороне мерцают огни костров.

- Рыбаки и матрасники, - так же весомо и чинно поясняет Олег, - нажрутся и в воду лезут. Тонут, как коты.

Хорошо слышно голоса с того берега. Кажется, рукой подать. Правда, слов не разобрать. Звук свободно скользит по гребешкам мелкой ряби, но быстро теряет смысл в отражении от еле видимых, темных скал.

Я захожу по колени в теплую воду. Объемно зудит мошка. Слава Богу, пока никто не кусается. Умываюсь - купаться по ночи прохладно. Затем аккуратно набираю полные бачки, стараясь не вымазаться в жирной саже их стенок.

Компания удобно устроилась за каменным столом. Чай готов. А принесенная вода для мытья посуды. Нам достаются незавидные места.

- Кто не успел, тот опоздал, - утверждает Володя.

Это закон, с которым мне придется в начале активно мириться, а затем так же активно пропагандировать и применять.

Чего-чего, а аппетиту сейчас не занимать. Но почему-то мы болтаем как заведенные. Нити разговора сплетаются вокруг тренера. Он сыплет историями из личной и не личной жизни, поговорками свежайшего производства. При этом бравый наставник успевает первым дотянутся до каждой баночки со вкусненьким.

В конце концов темы скатываются на скалы. Зацеп, карман, кулуар - слова режут уши, не наполняя мозг смыслом. Увлеченность скалолазанием захватывает компанию. Мельнично размахивает руками высокий и нескладный как Дон Кихот Квашнин. Перебивает других Горбунов-младший. И тетки в карман за словом не лезут.

Шумный говор перемежают раскаты смеха. Юмора здесь - на полные двести процентов. Я пока понимаю лишь в общем. Кого-то ругают, кого-то потчуют, а над прочими слегка насмехаются, сравнивая с такими вещами, как матрасы и чайники.

Распорядок следующего дня таков: под руководством Мархлевского мы будем тренироваться на беговухе. Он старше меня года на два. Почти старик и большой человек для новичков. Второй после тренера. А говорят, что я неплохо бегаю, завтра посмотрим.

Володя взял гитару и запел громко и весело. За его спиной, в отблесках костра - ночь. Она обрывает пространство, делает непроницаемым. Тренер щурится. Поет, уходя в себя. Я думал, так только в кино. Я не знал, что в нашем мире существуют такие песни. Простые и сложные одновременно. Обо всем и ни о чем. О людях, горах, друзьях и вообще...

У Маркхлевского мягкий и душевный баритон. Он доверяет нам самое - самое. Черные цыганские кудри наползают ему на лоб, глаза в задумчивости. Я совершенно не привык к полной открытости, без страха. Это завораживает. Другие подпевают. Даже Маликов, а я не знаю ни одной песни. Обидно...

Блики от света костра выхватывают лица. Они разные, но нет в них злости, позы. Они здесь такие, какие есть. Какие есть на самом деле. И это удивительнее всего.

 

Утро непривычно раннее. Кто-то стукнул по рыжему тенту палатки.

- Подъем!

Я потянулся и вылез наружу, ежась от накатившей свежести. Сон слетел с легкостью паутинки. Прямо передо мной - метрах в ста, огромная, серая, мшистая вертикальная стена. Мы меж двух длинных скальных гряд. Они расходятся вниз, открывая выход к реке. Далеко и плавно.

- Витюля! С новичками бегом до шхельды. Разминка и обратно, - командует тренер.

Бронзовое от загара лицо Витюли в следах оспин. Он сложен как греческий атлет и довольно немногословен. Короткая стрижка, жидкие волосы, мощный, уверенный в силе торс борца. Более прочего, ему подходит неторопливость и основательность. И зарядка для него почти священнодействие.

Остальные старики вместо разминки пошли вешать трассы. Они обмотались барахлом как домовитые ежики. Чумазые дежурные деловито копошатся у костра. Солнце еще не встало. На небе ни облачка. Представляю, как здесь жарко днем.

Бежим. Дышим. И работаем ногами. Ну сейчас я им задам. Чуть побыстрее. Поравнялся с Витюлей. Поиграем в догонялки. Остальные отстали. Вдоль реки тянется скала. Не то что в Гавани. Страшная с мощными, вертикальными стенами.

- Все, хватит! - кричит запыхавшийся начальник. Я останавливаюсь и заворожено смотрю вверх. Стены скал темно-коричневого цвета, будто запекшаяся на жарком солнце кровь. Суровые в утренней тени, они недоступно крутые и гладкие, отполированные ветром до совершенства. Огромные вертикальные складки - строгие, величавые.

Только черные точки галок и ворон на полках, белые подтеки птичьего помета да треугольнички, нарисованные кем-то и зачем-то. Так высоко, что дух захватывает.

Активно трясем руками и ногами. Вертим башкой, задираем ноги повыше. Разминка называется. Затем идем к речке. У старичков полотенце на шее. Опыт есть. Витюля даже искупался. Его оханье и фырканье длинно несется над рекой. Вода прохладная и чистая как стеклышко. Я все одно не полез.

В лагере на столе долгожданный завтрак. Мы теперь не последние. Мужики с трасс приходят гораздо позже, но их терпеливо дожидаются у стола (заранее вооружившись ложками).

Завтрак съедается в три минуты. Народ поторапливается на скалы. Володя распределяет маршруты, разбивает на группы и двойки. Опять незнакомые слова - Бастион, Серп, Енбек, Город ...

Нам в Гавань. Будем тренироваться у самой стоянки. Старший - Мархлевский Александр. В Гавани скалы более пологие. Крутых мест почти нет, взгляд мягко скользит по округлым выпуклостям и впуклостям. Это для новичков - бегать по беговухе, как на разминке.

Боже мой, они меня опять накололи. И это называют беговухой? В целом щель довольно пологая, не то что у реки. Но вверху - там просто вертикально. Низ я прошел почти пешком. Первые три метра - бегом для приличия. Саня показал нам маршрут снизу до верху, легко и даже очень. А у меня...

Для начала я поломал ноготь. Не то чтобы он вырос очень длинный. Я внимательно посмотрел вниз на страховщиков, держащих веревку будто бурлаки. И это меня не убедило. Я очень живо представил, как загрохочу вниз до их маленьких, слишком маленьких фигурок.

Этаж четвертый, наверное. Кошмар. Пальцы вдавились в камень сами собой. Но отступать было некуда. Вниз еще хуже, да и веревка не пускала. В ход пошло все - колени, локти, пузо. Я не цеплялся за скалу разве что зубами.

- Не смотри вниз! - кричал Саня.

- Что!? - судорожно вопрошал я, уставившись на страховщиков.

- Ноги ставь! - подсказывали бурлаки.

Но кеды не держали совершенно.

Последние два метра до карабина были вертикальны и ужасны. Я висел на руках и скреб ногами в тщетных поисках опор. Карабин помню. Как спускали - не твердо. Давила страховочная обвязка и пояс на желудок, а еще больше - дрожь и апатия. Туго выдавали веревку, я задыхался.

Я пытался держаться за скалу отключенными в боль руками. Они вздулись невесть откуда появившимися буграми мышц и не слушались, хоть убей. Снизу орали не умолкая. Как пупки не надорвали? Оказывается, ставить ноги на колени в местной компании считается неприличным. У меня не то что колени, каждая часть тела в ссадинах. Будто наждачкой прочистили.

- Вот так. Берешь зацепы руками и ноги ставишь на носки, - объяснял Саня.

- Вот так, - с жаром повторял Лосев, не подозревая худшего впереди.

Но полез сам и не добрался до страховочного карабина. Я был так доволен, что перебивал криками старших сотоварищей.

До прихода к власти жары мне пришлось пролезть еще раз, и этого оказалось откровенно достаточно. Хотя во второй раз лезлось значительно менее страшно и значительно лучше. Если немного стоять на ногах, а не лежать на пузе, двигаться вверх проще и естественней.

За нашу мелкотравчатую компанию лазил начальник Александр, а мы втроем, в рукавицах держались за страховочную веревку, будто бурлаки. По технике безопасности - как полагается. Особенно интересно, что лазал Саня в обыкновенных азиатских калошах. Черных, остроносых - какие носят старые казашки. Говорят, что галоши - самая удобная обувь на скале. Придется покупать.

Потом носили камни и стелили дорожки, придавая лагерю праздничный вид. Завтра первое мая, будет парад и прочие торжества. После обеда и довольно продолжительного отдыха старики опять подались на ту сторону Броненосца. Их ждут река и крутые стены. Нам там делать, пока явно нечего.

Мы, сердечные лазали траверсом. Это когда не вертикально, а вдоль скалы и по самому низу. Маркхлевский ушел к старикам, а мы остались на попечении Маликова. Он имеет черные, слегка потертые калоши и красную спартаковскую майку - есть чему поучиться и что потрогать.

Кусок траверса, который предстояло выучить - прямо под беговухой. Я помню его с закрытыми глазами : левой рукой за балду горизонтально, правой чуть ниже. Потом спускаешься по отрицательному углу почти донизу. Обнимаешь выщербленное ветром, колкое ребро обеими руками, и тут самое сложное. Надо качнуться вправо телом и четко взять откид для трех пальцев. При этом желательно удержаться ногами на скале, а не слететь на землю. И далее...

Ну в общем получалось как в первый раз. То есть ничего не получалось совершенно. Мы устали до изнеможения, но траверса никто не пролез, в том числе и Маликов. Он ведь тоже из новичков, хоть и пришел на месяц или два раньше.

Когда наупирались окончательно, пошли на другую сторону, смотреть на старичков. Там пекло настоящее, скалы на солнце плавятся. Под маршрутом, около анкерного столбика с кольцом для страховочной веревки, сидит Горбунов старший и орет что есть мочи:

- Ногу вправо! Еще правее!

- Да не туда! Корова. Руку выше! Еще выше, в откид...

А наверху, на высоте двенадцатиэтажного дома, кто-то из стариков упрямо шевелит конечностями и слушается начальственных указаний. Как паучок на потолке, веревочкой привязанный.

Причем, подсказывали друг другу все, и каждый громче, чем предыдущий. Мне это дело так понравилось, что за излишнюю в нем активность тетки посоветовали заткнуться напрочь. Я обиделся - хотел же как лучше. Но предложили пролезть стенку самому, а потом давать ценные указания. Да я двумя руками «ЗА!», но не пускали же.

Вдоволь наглотались терпкого, круто заваренного чая с сахаром. Вечер растворился в ночи последней вспышкой зарницы на западе. Отходишь от костра метров на сто, - и он будто зажженная в темноте маленькая, одинокая спичка. А мы вдвоем с Лосевым решили смыться и покурить.

Ночь здесь удивительна. Звезд мириады и они так близки, что кажется, видишь тень на земле от собственного тела. Вот где по-настоящему Млечный путь. Он действительно молочный и ничего не прибавишь. В горах небо глубже, здесь ласковей. Оно не холодит, притягивает взгляд и само тело в непомерную, растворенную объемность.

Огромные камни - истуканы окружают пространство котловины бесконечной вереницей. Беззвучно блестит серебристая река. Мы сидим на вобравших дневное тепло огромных валуганах и курим. Сигареты затхлые, невкусные. Не дымили два дня, отвыкли от табака.

Опасаемся ядовитых насекомых. Наслушались о фалангах и скорпионах. Сами пока не видели, но и так не приятно. Дружно, хотя и неожиданно для себя, решаем бросить курить. Это последние - и скомканная пачка летит в безвестность.

Мы уже полностью отданы новому миру, а в нем не курит никто. Мы хотим быть стариками. Мы желаем лазать как они и даже лучше. Нам нужны спортивные разряды и место среди их мужества и силы. Мир рисует новые, яркие картинки, творя невесть что с моим воображением. Я мечтаю о нем.

Украдкой, пристыженно возвращаемся в лагерь. В нем нет места для слабости или лжи. У полупотухшего костра Володя без устали продолжает объяснять кому-то из стариков, как тот должен пройти стенку. Обязательно пройти! Он неистощим в своем увлечении.

Но нам уже все равно. И пусть острые камешки впиваются в бока, продавливая тонкий спальник. Пусть комар назойливо гудит под носом с явно агрессивными намерениями. Пусть кто-то неопознанный, маленький, но опасный забрался в запретную теплоту моего спальника и мелко копошится насекомыми ножками.

Мне плевать. Я устал до такой степени... Я видел в этот день столько, что видеть его более не могу.

 

Сегодня великий день - праздник Первого мая. Нас, словно уток к столу, фаршируют ожиданием прямо с утра.

- Готовы? - спрашивает сияющая Татьяна.

- К чему ?

- А увидишь, - и они смеются с хохотушкой Веруньей в кулаки. Смех комкает их лица, обещанием сияют глаза. А мне неуютно.

Я не заметил, что вчера вечером к нам присоединилась куча народу. Окружающее пространство утыкано палатками разнообразной формы и наружности. Желтые, красные, синие - они будто разноцветные грибы повылазили вокруг нашего лагеря.

Прямо напротив и ниже - расположился «Локомотив». Выше, там, где кончается Гавань, проявились сине - белые цвета флага «Буревестника». Внизу, у ее окончания, кто-то, не стесняясь, написал «Енбек» на боку личной палатки. Да кого тут только нет. Человек триста – четыреста, не меньше.

Спортсмены и матрасники копошатся как вши в муравейнике. У каждого лагеря собственный дымок, а то и два. Стоят машины, мотоциклы, автобусы, грузовички. Выгружают снаряжение, продукты. Шастают в трусах, гоношатся, подпрыгивают.

Я смотрю дисциплины в «Спартаке» побольше, чем у большинства. Вон мужики стоят и курят, не скрываясь. А что мне до них? Я теперь спартаковец. С утра мне и остальным новичкам выдали личные обвязки. Сияющие чайники щеголяют в новой символике : "Спартак скалолаз". Я горд необычайно и не снимаю ремешков с торжественного момента получения.

Был праздничный завтрак - с тортиком соответственно. Граждане остались основательно довольны. Даже брюзга Маликов. Сейчас собираемся на парад. Говорят, ожидается грандиозное представление. Нас сбивают в кучу и распределяют на тройственные связки. В них мы прицеплены друг к другу, а прежде всего к старичкам веревками для пущей безопасности.

Новичкам – тем, кто пришел только сейчас и вообще в этом году, прикрепляют сзади воздушные шарики. Нас так пометили. Остальные смеются. Со стороны очень весело. Отправляемся делать траверс Броненосца. Несем с собой флаг, где-нибудь повесим.

Полезли на Броненосца с самого его хвоста. Здесь он мал и тонок как древний динозавр. Первые пять метров прошли не напрягаясь, почти пешком. Но вот расстояние до земли такое, что в два счета можно сломать шею, и страховка ощутимо напряглась. Еще через несколько метров настоящая стенка. Вниз круто и далеко. Ноги задрожали, но тут же получаю пинка от более опытных сотоварищей.

- Не трусь! – хищно кричит Квашнин.

Опять граждане ржут лошадьми.

Выхожу за перегиб, там на хребте полого. Неимоверно счастливая толпа лежит кверху пузом и глазеет на обалдевших новичков.

- Ну как? - наперебой спрашивают тетки.

- Нормально, - отвечаю я, стараясь не глазеть по сторонам.

Под нами справа - Лева, слева - наша любимая Беговуха. Вижу широкую скальную полку - окончание вчерашнего маршрута. Внизу копошатся маленькие фигурки. На реке кто-то купается. Видно далеко-далеко. Или течет прямо из Китая.

- Не спи, замерзнешь, - сверху дергают веревку, и я подымаюсь еще и еще.

Тропинка, по которой мы шагаем, на краю вертикальной пропасти. Вернее, хуже. Давящая высотой пропасть с обеих сторон, но с одной стороны чуть пониже и покруче.

- Город, - основательно итожит Витюля.

Его лицу чужда и тень страха.

Но я вижу одну нескончаемую, плавную ленту реки. Кажется, она у самых ног, а я балансирую на лезвии бритвы над бездной. Меня за шкурку теребят неунывающие тетки. Слишком выпучил глазки наружу. Это весело.

Двинулись к Серпу и Енбеку. За перегибом скалы веревка медленно ползет через сдвоенные, страховочные карабины на анкерном столбе. Кто-то лазит по трассам и в праздники.

Я наклонился через край и впритык, близко увидел руку и каску. Конечности вместе с их обладателем чудом держались на гладкой вертикальной стене. Пальцы вцепились в крошечные зацепы. Их кончики белые - белые.

- Куда прешь! - праведно и истошно заорали соплеменники.

Я получил легкую взбучку. И опять подъемы, спуски и подъемы. Внизу Бастион. Здесь крупноблочно, габаритно. Мы на верху здоровенного карниза. Он обрывается вниз не стеной, хуже. Под ногами голимая пустота. Край мира.

- Исторический кадр, - балагурит Володя.

Его движения, ужимки опереточно вызывающи, смешливы, резки. Высота, будто пьянящее море, его стихия.

- Тетки, ко мне, - он по-отечески берет за самостраховки Татьяну и Верунью и вместе с собой пристегивает их к страховочному тросу.

Они боятся, но тренеру наплевать. Он мягко, неумолимо настаивает, и бравая троица откидывается с отвесного края карниза над бездной. Тетки в притворном испуге мельтешат руками, мило улыбаются остальным…

Трос был - миллиметров двенадцать. В процессе тренировки, срыва на нем повисают два человека. Случаются пиковые нагрузки, рывки. Может в секунду кг сто и потянет. Но его ржавому железу уже тогда настучало лет десять. А их трое, на одном волоске… Я до сих пор боюсь за эту троицу над Бастионом. Она замерла во мне навечно.

Ноги смешно задираются вверх. Будто сами по себе. Качусь подошвами по мелкой осыпи. И ни капельки не страшно. Нахрапистая уверенность. Внизу лагерь. Накрыт стол. Эх, пообедаем.

- Ожили ? - подтрунивает Володя.

Конечно ожили, не то что на высоте. На мох ногу не ставь. Зацеп подергай, а потом бери. Да, неприятственно, когда под тобой лишние семьдесят метров полета. А ветер шевелит волосенки.

- Шарики отвязывай! Приехали! – галдят старики.

Мой лично лопнул Юрка - брат Володи. Зато разрешили снять сбрую (так Квашнин обвязки называет). Полегчало. Особенно за чаем.

Но отдохнуть по-настоящему опять же не дали. Я последние чаинки сплевывал, когда мужички загоношились.

- С горки кататься будем, с горки, - и усмехаются не по доброму.

Долго перлись по пыльной осыпи вверх и на противоположный склон. Правда, и по скале шли немного, но так - в связки не цеплялись. Полого. Наверху скала странная - в дырочку. Сама круглая и дырки такие же. Метров сорок - сорок пять высотой. На ее темечке глыба с дом - чудом каким-то прилепилась. Я лезть на макушку не захотел. Она над пропастью почти половиной тела нависла - того гляди, вальнется.

- Она не падала ? - спрашиваю у мужиков.

- Падала, - со вкусом и весомостью отвечает Горбунов, - три раза на место ставили.

Ну ржут хором. А что смеяться, когда из щели арматура, трубы торчат. Значит кто-то сдуру пробовал махину свалить. Но куда там - в ней тонн сто, не меньше.

Мужики трос натянули между двумя скальными огромными болдами. Вот тебе и горка. Под тобой метров пятнадцать не меньше. За трос карабином цепляешься - и поехали на салазках. Весь в веревках будто паук в паутинке. Страхуемся по полной программе. Но тетки орали как резаные. Я и не пикнул. Скатился целых два раза и кучку синяков заработал.

Тут ведь не рассчитаешь. Веревку то передадут, то зажмут лишнего. А карабин по тросу - сыр по маслу. Скорость в три секунды набираешь. Дух захватывает.

Поздно вечером, при свете костра, нас принимали в скалолазы по-спартаковски. Вот это было зрелище. Нет, нас не мазали пастой и сажей. Нас не били калошами по бренному заду. Первый тест - на боязнь высоты. Мы, новички сидели в палатке и нас вызывали по одному.

Я вышел вперед, чтобы не ждать. Предложили с завязанными глазами прыгнуть вниз с доски. Предупредили, что двое будут подымать ее над землей повыше, а я могу держаться за их головы.

Из-под повязки ничего не видно. Как курица на хлипком насесте. Доску оторвали от земли, она заходила ходуном под моим весом. Я придерживался за макушки подымающих доску. Она медленно уходила вверх, а головы вниз.

Вскоре я был вынужден присесть, чтобы не потерять дружеские опоры под руками. Вокруг кричали - прыгай, а я не решался. Я не видел землю из-за повязки и боялся подвернуть грешные ноги. Наконец смущение одолело страх, я переклонился... И сразу же ткнулся коленями и носом в заботливо расстеленный спальник.

Сорвал повязку, мои провожатые катались по земле и камням, крепко держась за животы. И правда, в этой ситуации лопнуть от смеха не мудрено. Я потом сам испробовал на сотоварищах. Доску поднимали долго и упорно, сантиметров десять над землей. А те, за чьи головы ты держишься, садились на карачки медленно и равномерно. Иллюзия полнейшая.

Все уходит вниз, и тело теряет опору. Оно трепещет перед высотой, не представляя ее реальных размеров. Она кажется гибельной. И ты не веришь ни во что. Не веришь крикам, что ЭТО надо, что ЭТО надо делать только так, что ВСЕ будет нормально.

Я новичок. Я действительно не верю в руки, которые держат мою жизнь на страховке, на траверсе, на турнике. Я еще не знаю, что здесь невозможно предавать, даже если на карту поставлено главное, что имеешь - жизнь.

Это самое сложное и самое заманчивое. Учиться не предавать и не быть преданным. Наверное, именно это искусство и заворожило меня, втянуло в новый мир как воронка. Ведь путь - это шаг, а страх лишь повод для преодоления.

Затем преподнесли великое множество развлечений: битвы на подушках, телескоп, чихи. Не стоит выдавать маленьких, местных секретов, но, поверьте, каждое оказалось исключительно забавным.

А потом начались послепраздничные будни. Я мог делать по пять подъемов в день, но хотел большего. Болели в кровь сбитые колени. Тело покрылось ссадинами и царапинами. Скалы обтирали меня наждачной бумагой. И уже казалось, что иначе и быть не может. Я привыкал терпеть.

Зато перезнакомился с каждым и обрел назначенное место в новой компании. Оно не оказалось значительным, но цели, которые маячили впереди, обещали многое. Ради этого можно поступиться любым самолюбием. А может, я слишком сильно верю и желаю большего.

Обратно возвращались той же дорогой, правили на ту же опору. Хотелось домой, в город. Он теперь не казался жарким и душным. Здесь втройне жарче. Водички бы сейчас. Чтоб из-под крана. Почувствовать, как она пробегает холодом из горла в слипшийся желудок.

Дорога пыльная и более долгая, чем в первый раз. Полдень. Солнце висело над нашими макушками, и тренер вследствие сложившихся обстоятельств, сгорел как рак в течение получаса. Но Горбунов не умеет унывать, он поойкивает, смеется сам, а более веселит других. Даже в автобусе, до долгожданного города.

Добрались домой поздним вечером. Я загорел и подгорел довольно основательно. Особенно это проявлялось на бледном фоне окружающих. Слишком быстро ем и слишком много рассказываю. Глотаю разнообразные морсики и кваски литрами. Пустота желудка голодного волка. Сам не заметил, как свалился под бременем усталости и заснул.

Но и ночь не успокоила внутренности. Несколько раз просыпался от жажды. Жаркое солнце Или подсушило меня как рыбу на коптилке. До него я был слегка покрыт салом бездеятельности, а теперь в силу обстоятельств, жирок потихоньку вытапливался.

Далее

.

 

 

Пётр Драгунов. Ветер душ.

Автор: Драгунов Петр Петрович

Владелец: Драгунов Петр Петрович

Предоставлено: Драгунов Петр Петрович

Собрание: Пётр Драгунов. Ветер душ.

Экстремальный портал VVV.RU Facebook Instagram Вконтакте

Использование материалов сайта разрешено только при согласии авторов материалов.
Обязательным условием является указание активной ссылки на использованный материал

веб-лаборатория компании MaxSoft 1999-2002 ©